Рэймонд Чандлер

Китайский жадеит

1

«Фей Цуй», 300 каратов

Когда позвонил Фиалка Макги, я курил свою трубочку и строил рожи собственной фамилии, крупными буквами выведенной на стекле с той стороны ведущей в контору двери. Я сидел тут и курил уже неделю – работы не было.

– Как дела у сыщиков? Процветаем? – спросил Фиалка. Он служит в конторе у шерифа, в отделе расследования убийств. – Не хочешь малость размяться? Тут нужен человек, то ли телохранитель, то ли еще что.

– За доллары – что угодно, – сказал я. – Кроме убийства. За это я беру три пятьсот.

– И эту работу тоже делаешь чистенько, держу пари. Ладно, пиши.

Он продиктовал мне имя, адрес и телефон. Некий Линдли Пол, живет в Кастелламаре, ведет светскую жизнь, ходит повсюду, только не на работу, живет один со слугой-японцем, ездит на очень большой машине. Шерифское управление ничего предосудительного за ним не знает, кроме не в меру бурной жизни.

Кастелламаре – это в черте города, но похоже уже на загород: несколько дюжин домов самой разной формы и размера висят, прицепившись краешком к склону горы, так что кажется, чихни хорошенько, и все они посыплются вниз, на пляжные павильоны. На тротуаре у поворота шоссе было открытое кафе, а за ним – бетонная арка – пешеходный мостик, за которым начинались белые каменные ступеньки лестницы, как по линейке поднимавшейся прямо вверх по склону горы. Квайнонел-авеню, как сказал мне по телефону мистер Линдли Пол, будет третья улица, пересекающая лестницу, если меня не затруднит прийти к нему пешком. Он объяснил, что так легче будет отыскать его дом, потому что улицы на склоне горы образуют чрезвычайно интересный, но слишком запутанный лабиринт, чтобы найти в нем что-нибудь с первого раза. Некоторые его знакомые блуждали там по нескольку часов, продвигаясь вперед не больше, чем извивающийся на крючке червяк.

Так что я оставил свой старый синий «крайслер» внизу и отправился вверх по лестнице. Вечер был чудесный, внизу на воде играли солнечные блики. Но когда я, наконец, шагнул на последнюю ступеньку, нигде уже ничего не играло. Я сел на камень и долго, дожидаясь, пока мой пульс замедлится до какого-нибудь трехзначного числа ударов в минуту, растирал икры, потом отлепил от спины рубашку и направился к единственному заметному отсюда дому.

Дом смотрелся вполне прилично, но все же не так, чтобы предположить у его хозяев действительно серьезные деньги. Ведущая к передней двери железная лестница потускнела от соли; гараж был под домом. Там стояло длинное черное блестящее сооружение, больше похожее на военный корабль, чем на автомобиль: огромный обтекаемый корпус, капот, которого хватило бы на добрых три машины, а позади радиатора – длинный, как у койота, хвост. Судя по виду, эта игрушка стоила дороже, чем сам дом.

Человек, открывший дверь, к которой вела железная лестница, был одет в белый фланелевый костюм, украшенный небрежно заправленным под воротник фиолетовым сатиновым шарфом. У него была загорелая нежная шея – такая могла бы быть у очень сильной женщины, – прозрачные, как аквамарин, бледные голубовато-зеленые глаза, тяжеловатые, но правильные и очень красивые черты лица; над гладким загорелым лбом тремя аккуратными волнами уложены густые белокурые волосы. Ростом он был, наверное, на дюйм повыше меня – значит, шесть футов один дюйм, и выглядел именно так, как должен выглядеть тип, который носит белые фланелевые костюмы с фиолетовыми сатиновыми шарфами под воротником.

Он прочистил горло и, глядя поверх моего левого плеча, произнес:

– Да?

– Я человек, за которым вы посылали. По рекомендации Фиалки Макги.

– Фиалки? Что за прелесть! Редкое прозвище. Позвольте, вас зовут...

Он запнулся, припоминая. Я дал ему как следует поработать мозгами, пока он не решил снова прочистить горло и не перевел глаза к некоему предмету, расположенному где-то в десятке миль за моим правым плечом.

– Далмас, – сказал я. – Сегодня после обеда я еще не успел сменить фамилию.

– О, заходите, мистер Далмас. Надеюсь, вы извините меня. У прислуги сегодня вечером выходной. Так что я...

Он закрыл за мной дверь с извиняющимся видом, словно эта работа могла его унизить.

Мы стояли на балконе, с трех сторон окружавшем расположенную на три ступеньки ниже большую гостиную. Затем спустились туда, и Линдли Пол движением бровей указал мне на розовый стул, на который я осторожно опустился, надеясь, что не очень сильно его запачкаю.

Комната была из тех, в которой восседают на полу на подушках, скрестив ноги и потягивая через сахарные трубочки абсент; в которых разговаривают, извлекая звуки из самой глубины глотки. Вдоль всех стен расположились книжные полки, и повсюду стояли какие-то угловатые скульптуры из глазированной глины. Тут были уютные маленькие диванчики и разбросанные там и сям куски вышитого шелка, на которых стояли лампы, вазы и еще что-то. Еще был большой рояль розового дерева и очень высокая напольная ваза с одной-единственной желтой розой. Под вазу был подставлен персикового цвета китайский коврик, такой пушистый, что в его ворсе могла бы спрятаться дюжина крыс.

Линдли Пол прислонился к изгибу рояля, и, не предложив мне, закурил сигарету. Чтобы выпустить дым к высокому потолку, он откинул голову, и шея его более чем когда-либо стала похожа на женскую.

– Дело-то, в общем, совсем простое, – небрежно сказал он. – Наверное, и не стоило вас беспокоить. Просто я подумал, что мне не помешает маленький эскорт. Вы должны пообещать, что не станете палить из пистолетов или делать еще что-нибудь в этом духе. Вы ведь носите при себе оружие?

– О да, – ответил я. – Конечно.

Я разглядывал ямку у него на подбородке. В ней вполне можно было потерять пару мраморных шариков, которыми играют мальчишки.

– Так вот, мне, понимаете ли, не хотелось бы, чтобы вы его применяли. И, пожалуйста, никаких других фокусов тоже. Мне просто надо встретиться с людьми и кое-что у них купить. А для этого мне придется взять с собой немного денег наличными.

– Сколько денег и для чего? – спросил я, поднося свою собственную спичку к своей собственной сигарете.

– Но, право же... – это было сказано с самой милой улыбкой, но мне очень хотелось врезать по этой улыбке кулаком – ей-богу, я бы почувствовал себя лучше. Мне решительно не нравился этот человек.

– Это сугубо конфиденциальное дело, которое я должен исполнить по поручению моего друга. И я отнюдь не намерен вдаваться в детали, – сказал он.

– И я вам нужен просто для того, чтобы держать вашу шляпу, – предположил я.

Рука его дрогнула, и на белоснежный отворот пиджака упал кусочек пепла. Это его рассердило. Он нахмурившись глянул вниз, а затем, тоном султана, отдающего распоряжение послать шелковый шнурок наскучившей ему леди из обширного гарема, ласково сказал:

– Надеюсь, вы не станете настаивать и совать свой нос в то, что вас не касается?

– Надежды юношей питают, – ответил я.

Несколько минут Линдли смотрел на меня молча.

– Мне дьявольски хочется дать вам по носу, – наконец сказал он.

– Вот это уже лучше. Правда, чтобы дать мне по носу, вам пришлось бы довольно долго набирать форму, но воодушевление ваше мне нравится. А теперь давайте к делу.

В голосе его все еще звучала обида:

– Я просил прислать мне телохранителя, – сказал он сухо. – Если бы мне был нужен личный секретарь, я и то не стал бы вводить его в курс всех своих дел.

– Он и так знал бы все ваши дела, если бы работал у вас постоянно. Он бы знал их наизусть и в мельчайших подробностях. Но я на это не претендую – вы наняли меня на день. Но тут вам все равно придется сказать мне, в чем суть этого дела. Шантаж?

Помолчав довольно долго, он проговорил:

– Нет. Это жадеитовое ожерелье «Фей Цуй», стоимостью по меньшей мере в семьдесят пять тысяч долларов. Вы когда-нибудь слыхали о жадеите «Фей Цуй»?